Среди московских дорог, с каждой из которых много связано в прошлой и современной жизни города, особое место занимает – Ярославская. Когда-то ездили по ней великие князья Киевские в свои окраинные владения Ростов и Суздаль, Переславль и Киржач. По ней в последние годы Х-го или самые первые ХI-го века, мимо реки Москвы по высокому берегу реки Неглинной проехал на Волгу князь Ярослав Мудрый и основал там город, назвав его своим именем – Ярославль. По этой же дороге, как утверждает древнее предание, великий князь киевский Юрий Долгорукий, едучи из Киева к сыну своему Андрею во Владимир, наехал «на место, иде же ныне царствующий град Москва, ... взыде на гору и обозре очима своима семо и овамо по обе стороны Москвы реки и за Неглинною, возлюби села оные, и повелевает вскоре соделати мал древян град и прозва его Москва град». Так что дорога Ярославская, выходит, древнее самой Москвы... Не случайно, в 1803 году Н.М. Карамзин, чье сочинение «Записки русского путешественника» было тогда одной из самых читаемых книг, решив совершить путешествие по московским окрестностям и описать их, начал с Ярославской дороги. Его очерк «Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре», напечатанный тогда же в трех номерах «Вестника Европы», оказался настолько занимательным, что читатели ставили его вровень с повестями. Старая дорога обязательно что-нибудь да сохранит на память о былом: то древний храм, то развалины, то не очень понятное имя речки или селения. Правда, большинству проезжающих нет до всего этого дела: они спешат доехать до места, в их сознании всё по сторонам дороги сливается в однообразную полосу, а в памяти остается лишь чувство томительного ожидания. Но зато путешественник – любознательный, как прибавляли в старые времена – тем и отличается от проезжающего, что завершает путь не с сожалением о впустую прошедшем времени, а обогащенный новыми впечатлениями и с живым ощущением своей причастности и к сегодняшнему дню и к прошлым векам. В любом путешествии не избежать исторических воспоминаний, в настоящем всегда присутствует прошлое, да и не надо избегать, потому что без прошлого картина настоящего бывает плоской, без перспективы и воздуха. Став городской улицей, дорога не перестает быть дорогой (кстати сказать, на одном из самых архаичных славянских наречий – нижнелужицком – дорога и улица называются одним словом: «дрога»), поэтому и наш путь по Ярославской дороге начнем с того места, где она выходила из первоначальной Москвы Юрия Долгорукого. Поставленный им город занимал юго-западный мыс Боровицкого холма, с юга омываемого Москвой-рекой, с запада – рекой Неглинной, и был по площади приблизительно в три раза меньше современного Кремля. Тогда северо-восточная стена города проходила по линии нынешнего Дворца съездов и Ивану Великому, и вот тут – у Дворца съездов – начиналась дорога на Ярославль и шла по высокому берегу Неглинной. Само название холма – Боровицкий – говорит о том, что стояли тут леса, а внизу, в долине Неглинной тянулись болота, которые были осушены полностью лишь в начале XIX века. Направление первоначальной дороги благодаря рельефу местности довольно точно сохранилось до сих пор. С Красной площади она шла по нынешней Никольской улице. Эта часть дороги рано была обстроена, и с XIV века стала улицей, названной по стоявшему на ней Никольскому монастырю. Далее дорога продолжалась по Лубянке и Сретенке до Сухаревской площади. Название Сретенки непосредственно связано с дорогой. Летом 1395 года в Москве стало известно, что на русскую землю идет походом со своими полчищами хан Тамерлан. Московское княжество не могло противопоставить ему равную силу, оставалась надежда только на Бога и защиту Богоматери-покровительницы России. Тогдашний Великий князь московский Василий Дмитриевич повелел принести в Москву из Владимира чудотворную икону Божией Матери Владимирской, написанную, по преданию, евангелистом Лукой и известную многими чудесами. Десять дней несли икону до Москвы, и на всем пути стояли вдоль дороги люди и взывали: «Матерь Божия, спаси землю русскую!» Москвичи с крестным ходом, со всем духовенством московским, Великим князем с семьею, с боярами встречали икону далеко за городом (у нынешних Сретенских ворот) – «весь град изыде противу иконы на сретение ее», – сообщает летопись, с пением духовным, слезами и рыданиями проводили до Успенского собора в Кремле, где икону и поставили. Встреча, или, по-древнерусски, сретенье, иконы Владимирской Божией Матери произошло 26 августа. Татары тогда, разорив Елец, стояли вокруг него лагерем. В час встречи в Москве иконы, Тамерлан, рассказывает предание, спал в своем шатре и увидел чудесный сон. Снилась ему высокая гора, и он сам под горой, а с горы спускаются христианские святители с золотыми жезлами. Над горою же в небе в сиянии ярких лучей стоит светлая Жена, Ее окружают бесчисленные рати ангелов с огненными мечами. И вдруг ангелы, подняв мечи, устремились на Тамерлана... Он проснулся, трепеща от ужаса. Созванные им мудрецы объяснили ему, что виденная им Жена – это Матерь Христианского Бога, Заступница русских, и что сила ее неодолима. «Нам с ними не сладить!» – воскликнул Тамерлан и повелел своим полчищам скорее уходить с Русской земли. Предание преданием, но Тамерлан действительно без всяких видимых причин, неожиданно для всех, прекратил поход и пошел назад. Москва избежала разорения. Москвичи были уверены, что их оберегла Матерь Божия, а хан бежал, гонимый ее силою. В память этого чудесного события на месте встречи иконы был построен Сретенский монастырь, и от него и улица названа Сретенкой. Постепенно рос город, и дорога по частям становилась городскими улицами: с постройкой стены Китай-города в 1535-1538 годах окончательно превратилась в улицу Никольская, с возведением стен Белого города в 1585-1593 годах – следующая часть дороги стала улицей Лубянкой (сохранив в своем названии воспоминание о тех временах, когда она была одним из загородных торжищ, где стояли временные лавки-шалаши, крытые лубом), с устройством в середине XVII века земляного вала по нынешнему Садовому кольцу – улицей стала и Сретенка. Таким образом теперь, чтобы выехать на Ярославскую дорогу из центра Москвы, надо было миновать трое ворот. Ярославская дорога всегда считалась самой людной из всех московских дорог. С течением времени ее значение возрастало. К XVI веку она ушла далеко за Ярославль – в Вологду и Архангельск, по ней привозили с севера свои товары русские и иностранные купцы. А наряду с дальними обозами многолюдность на ней создавали богомольцы, совершавшие паломничество в Троице-Сергиев монастырь, основанный в середине XIV века преподобным Сергием Радонежским, наиболее почитаемым русским святителем. Вера в особую силу благословения Сергия возникла и утвердилась в народе еще при его жизни, поэтому в 1380 году, перед Куликовской битвой, по этой дороге ходил к нему за благословением князь Дмитрий Донской, и тогда игумен Троицкой обители предрек ему победу. Паломничество в Троице-Сергиев монастырь (которому в 1744 году было присвоено название лавры) в духовном сознании русского общества занимало особое, заветное место. Совершаться паломничество должно было пешком, потому что сам Сергий «никогда не ездил на коне». Но, снисходя к слабости человеческой и разным обстоятельствам, разрешалось и ехать, однако в серьезных случаях предпочтительнее был пеший поход. К Троице ходили князья, знатные люди и простые. Особенно широкое распространение эти походы получили в царствование Алексея Михайловича, который очень любил их. Царские походы к Троице совершались по установленным правилам и обычаям. Когда царь определял время похода, то в монастырь скакали гонцы с известием о его приезде. Предупрежденное монастырское начальство отряжало крестьян исправлять дорогу и чинить мосты. А надобно сказать, что до устройства шоссе в первой половине XIX века дорога из-за глинистой почвы постоянно портившаяся, всегда требовала починки. Дворцовое ведомство посылало в царские путевые дворцы, которых до Троицы было пять, дворцовых служителей: сытников, стольников, постельничих и других с постельным бельем, с посудою, с разъемными столами, стульями, с провизией и питием, с разными другими, необходимыми в царском обиходе вещами. Специальные обозники на всем пути приготовляли места для слазок, где царь, его семейство и приближенные выходили из своих колымаг, чтобы поразмяться, пройтись по дороге пешком. На слазках ставили парчевые шатры, чтобы государь мог отдохнуть в тени и прохладе. Сам царский поезд следовал также в установленном порядке. Открывал шествие отряд стрельцов с блестящими алебардами. За ним следовала царская колымага: большая, тяжелая карета на высоченных колесах, запряженная шестью или большим количеством рослых лошадей. Управлял лошадьми бородатый кучер, держащий в руке позолоченный бич. По сторонам кареты ехала верховая царская стража – вершники. Колымага двигалась медленно, шагом. Царица и все члены царской семьи ехали в карете поменьше за царем, а уже за ними в крытых повозках в последовательности, определяемой чинами и положением сидящих в них, ехали государственные и придворные чины и женщины, составлявшие двор царицы. Заключал поезд длинный обоз с разной утварью и съестными припасами. Царские Троицкие походы имели сложный ритуал, красочные обычаи, играли большую роль в жизни царского двора, потому что, несмотря на благочестивую цель, участники походов не забывали про политику. Вообще необходимо иметь в виду принципиальное различие психологии путника старого времени и нынешнего: прежде путник в дороге жил полнокровной жизнью, потому-то так обильны рассказы о путевых случаях и встречах в старых мемуарах, сейчас же в дороге не живут, а, как говорилось выше, пережидают. И тут получается парадокс: скорость перемещения увеличилась в сотни раз, а время полноценной жизни сократилось. Иногда цари ходили к Троице пешком. Известно, что царь Алексей Михайлович один или два раза совершал такие пешие паломничества. Свой способ соблюсти народный обычай придумала Екатерина II, когда в одно из своих пребываний в Москве решила посетить знаменитый подмосковный монастырь, сходить на богомолье. В окружении большой свиты она доходила до заранее намеченного места, там ее ждал экипаж, на котором она возвращалась в Москву. На следующий день ее привозили на то место, до которого она дошла накануне, и шла дальше пешком. Потом опять скакала в Москву, и все повторялось в том же порядке. Сейчас на дороге богомольцев не увидишь, ездят на машинах, на поезде. Но иногда в электричке какая-нибудь старушка, помня о необходимости дойти до Сергия пешком, весь путь не присядет, а ходит по вагону. Прежде богомольцы способствовали экономическому благосостоянию придорожных деревень. «Троицкая дорога ни в какое время года не бывает пуста, и живущие на ней крестьяне всякий день угощают проезжих с большою для себя выгодою, – отмечает Карамзин. – Они все могли бы разбогатеть, если бы гибельная страсть к вину не разоряла многих, страсть, которая в России, особенно вокруг Москвы, делает, по крайней мере, столько же зла, как в Северной Америке между дикими народами». В каждом более или менее крупном селе была станция, постоялый двор, трактир с гостиницей, кроме того, местные жители пускали богомольцев на ночлег. Станции по Ярославской дороге отличались еще тем, что на них не было распивочных, шинков, кабаков и других подобных питейных заведений, и, как отмечал путеводитель 1880 года, «уже это одно гарантирует дачникам спокойную жизнь». Первая царская слазка была за Сретенскими воротами Земляного города, у «Креста» – часовни во имя Сергия Радонежского. В XV веке здесь кончалась Москва. В годы Смуты Сретенские ворота Земляного города стали местом двух важнейших эпизодов этой эпохи. 18 июля 1605 года москвичи встречали здесь прибытие инокини Марфы – последней жены Ивана Грозного и матери царевича Дмитрия. В Москве уже царствовал Лжедимитрий, и ему было необходимо, чтобы Марфа признала его своим сыном. Главное действие развивалось при въезде в Москву. Царица ехала в открытой карете, Лжедимитрий с обнаженной головой шел рядом с каретой пешком, царственные мать и сын, как описывает современник, выражали радость встречи, и, видя это, вопил и плакал растроганный обманутый народ. 2 мая 1613 года, в воскресный день, здесь же Москва встречала избранного законного царя Михаила Романова... А в один из зимних дней 1730 года никто не обратил внимания на крестьянского парня Михаила Ломоносова, вошедшего в Москву с архангельским рыбным обозом. Тогда деревянные Сретенские ворота Земляного города уже были заменены каменными, которые в Москве называли Сухаревой башней, так как строились они на средства стрелецкого полка, которым командовал полковник Сухарев. К этому времени Земляной вал утратил военное значение, и в Сухаревой башне помещалась основанная Петром I «школа математических и навигацких наук», – ученьем в ней и начал свой путь к высотам знания Ломоносов. Конечно, трудно не сказать хоть несколько слов о Сухаревой башне, которая, по словам большого знатока народных преданий, автора песни «По диким степям Забайкалья» и книги «Седая старина Москвы» И.К. Кондратьева, «во внутренних, особенно же отдаленных губерниях... вместе с Иваном Великим пользуется какою-то особенною славою», рассказать о легендах и действительных событиях, связанных с нею, но сообщим лишь, что снесенная ненавистниками Москвы и русской старины в 1934 году, она будет восстановлена в прежнем своем величественном и прекрасном облике: уже сделан первый шаг по восстановлению разрушенных московских сокровищ – снова встал на Красной площади Казанский собор, в числе следующих намеченных работ и Сухарева башня. В середине XVIII века граница Москвы отодвинулась за Садовое кольцо на линию Камер-Коллежского вала. Это было уже не военно-оборонительное, а торговое, таможенное сооружение с заставами, на которых досматривали ввозимые товары, проверяли документы у въезжающих в город. На Ярославской дороге Камер-Коллежский вал проходил по нынешней площади Рижского вокзала, там находилась Крестовская застава, названная по установленному возле нее кресту и часовне – последнему напутствию для отъезжающих и первому привету для приезжающих. В конце XIX века у заставы были сооружены две высокие красно-белые водонапорные башни, из которых мытищинская вода поступала в центральные районы. Башни имели очень эффектный вид и считались достопримечательностями города. Их снесли в 1940 году. Через Крестовскую заставу летом 1803 года выехал в путешествие к Троице Карамзин и записал в своих дорожных заметках: «В прекраснейшее время года я выехал из Москвы на ту дорогу, по которой столь часто цари русские езжали и ходили на богомолье... Через несколько минут открылось село Алексеевское, напоминающее именем своим царя Алексея Михайловича». Для Карамзина Алексеевское было ближайшим после заставы местом, вызывающим исторические воспоминания. Но как ни близко было оно, все же нельзя не обратить внимания на находящееся – сразу за мостом над железнодорожными путями – на правой стороне дороги Пятницкое кладбище. Оно было открыто в числе еще нескольких кладбищ в страшную эпидемию чумы 1771 года. Кладбище не очень знаменитое, хотя на нем похоронены известные в Москве, да и не только в ней, люди: историк Т.Н. Грановский, декабристы И.Д. Якушкин и Н.В. Басаргин, фольклорист А.Н. Афанасьев, актеры М.С. Щепкин и П.М. Садовский, великий ученый А.Л. Чижевский... До революции много крестьян-отходников из Ярославской губернии приходили в Москву на работу, и если уж случалось им кончать свою земную жизнь в столице, то многие завещали похоронить их у дороги на Ярославль, на Пятницком кладбище, чтобы быть ближе к родным местам. На Пятницком похоронен И.З. Суриков-поэт, многие стихи которого стали народными песнями: о тонкой рябине, что стоит, качаясь, о ямщике, который замерзал в степи, и другие. Он родился в Угличском уезде Ярославской губернии, с восьми лет безвыездно жил в Москве, но считал себя крестьянином. На его надмогильном кресте написано: «Поэт-крестьянин Иван Захарович Суриков»... Село Алексеевское, которое увидел Карамзин, давно вошло в черту города, и на его месте выстроены современные дома, память о нем осталась в названии улицы и станции метро. В Алексеевской царь Алексей Михайлович построил две каменные церкви и дворец. Одна из церквей сохранилась. Это храм с главным престолом Тихвинской иконы Божией Матери, с приделами во имя преподобного Сергия Радонежского, святого Николая, преподобного Алексия, человека Божия, и мученика Трифона – признан искусствоведами замечательным архитектурным памятником. Во времена Карамзина еще стоял оставленный и разрушающийся дворец царя Алексея Михайловича. Историк ходил по развалинам, из покоя в покой, рассматривал печные изразцы с фигурами и надписями, остатки полотняной и суконной обивки стен и воображал, каково тут было прежде, воображал царя в окружении бояр, его дочерей –царевен, бравших малину и смородину с кустов, росших под окнами их горниц. «С каким-то неизъяснимым удовольствием, – пишет Карамзин, – брался рукою за дверь, думая, что некогда отворял ее родитель Петра Великого, или канцлер Матвеев, или собственный предок мой, служивший царю». Теперь от дворца не осталось и следа, он был сломан в 1812 году «по ветхости», но путешественник, желающий и умеющий воображать, может перенестись в эпоху царя Алексея Михайловича в Тихвинской церкви, где маливались царь с семейством и вельможами. Два шпиля напротив Алексеевского – Останкинская телебашня и изображение взлетевшей ракеты над Музеем космонавтики, павильоны бывшей Сельскохозяйственной выставки с мухинским монументом «Рабочий и колхозница» – это уже современность, но заложенная в давнем прошлом. Астрологи определяют, что регион Москвы по Ярославскому направлению находится под влиянием Водолея, являющегося знаком связи с космосом и покровительствующего его исследователям, поэтому, видимо, не случайно здесь появились Музей космонавтики, Аллея Космонавтов, тут был дом С.П. Королева (сейчас мемориальный музей), на Звездном бульваре, за кинотеатром «Космос», жил выдающийся ученый А.Л. Чижевский, разрабатывавший теорию космических влияний на исторические судьбы человечества, еще в 1950-1960-е годы его имя называлось среди имен величайших астрологов. В петровскую эпоху поселился в здешних местах Я.В. Брюс – сподвижник Петра, ученый, астроном, занимавшийся и астрологией. На Сухаревой башне у него была обсерватория, оттуда он вел астрономические наблюдения. Кстати сказать, по этому же направлению от Москвы находится и Звездный городок. Влиянием Водолея – покровителя технических знаний – можно считать следующую достопримечательность Троицкой дороги: виднеющийся справа Ростокинский акведук – мощный, возведенный в 1780-е годы в стиле древнеримских сооружений водовод для мытищинского водопровода. Карамзин слез с коляски и пошел осматривать его. Он не пожалел слов, хваля его пользу и внешний вид, «я уверен, – пишет он, – что всякий иностранный путешественник с удовольствием взглянет на сие дело общественной пользы». Акведук и сейчас так же прекрасен и величественен, несмотря на окружающую его мерзость запустения и варварское небрежение, с которым относятся к нему городские власти. Он может служить примером того, как хорошо и крепко строили предки. После Ростокина дорога приобретает свое не уличное, а дорожное имя –Ярославское шоссе. Граница нынешней Москвы – Кольцевая автодорога; на выезде – пост ГАИ – новая московская застава. Современное шоссе на Сергиев Посад проходит в общем по своему прежнему маршруту. Многие села, которые называет Карамзин, находятся и сейчас при дороге, но некоторые она обходит стороной, правда, неподалеку, так что их видно с шоссе. Кроме того, оно идет параллельно линии железной дороги, и часто то, что с дороги, если едешь в Сергиев Посад на машине, видно слева, можно увидеть из правого окна электрички. Железнодорожная линия и шоссе – это, в общем-то – одна дорога, и названия станций для нее такая же веха, как придорожный указатель с названием селения. Надобно сказать, что интересных и памятных мест на Троицкой дороге за пределами современной границы Москвы ничуть не меньше, чем в городской черте, поскольку вне Москвы ей столько же столетий, сколько и внутри ее. Конечно, как там, так и здесь, часто придется взывать к воображению, но работа воображения облегчается тем, что воображать придется лица и события, которые крепко хранит народная память и которые входят в сознание каждого нового поколения с детства хотя бы только названием. Вдоль дороги стоят указатели: до Мытищ столько-то километров, до Пушкина, Сергиева Посада, Ростова, Ярославля – столько-то, а до Архангельска – уж совсем много. Есть старинная загадка: Если бы я встала, То бы небо достала; Если бы язык имела, Много бы рассказала. Кто я такая? Ответ: большая дорога. Конечно, далеко не все, но кое-что из того, что могла бы рассказать старинная Троицкая дорога, сохранилось в преданиях, воспоминаниях, книгах писателей и историков. Сразу за Кольцевой дорогой начинаются дачи: старые участки со старыми дачами, скрытыми разросшимися деревьями, и через какую-нибудь сотню метров указатель: «Перловская». Местные жители утверждают, что их поселок назван «Перловкой» потому, что в древние времена в Яузе было много раковин с речным жемчугом – перлами. Вполне вероятно, что жемчуг в Яузе попадался, но название поселка не имеет к этому отношения. Он – живой памятник российскому предпринимательству и удаче. В 1787 году московский купец 2-й гильдии Алексей Перлов открыл в Торговых рядах лавку по продаже чая, его потомки развернули дело, и к концу XIX века чайная торговля «В. Перлов и сыновья» стала крупнейшей в России. Перловы занимались также широкой общественной и благотворительной деятельностью. В связи со столетием фирмы ее главе Василию Перлову было пожаловано дворянство и герб: «В лазурном щите шесть расположенных в круг жемчужин, или перлов, натурального цвета. Щит увенчан дворянским коронованным шлемом. Нашлемник: чайный куст с шестью цветками натурального цвета, между двумя лазоревыми орлиными крыльями, из которых каждое обременено одной жемчужиной натурального цвета. Намет лазоревый с серебром. Девиз: «Честь в труде» серебряными буквами на лазоревой ленте». Тогда же Перловы купили имение под Москвой, которое стало называться «Перловкой», возле него построили дачный поселок, деревянную церковь во имя Донской иконы Божией Матери, театр, начальное училище. В начале века дачные сезоны в «Перловке» пользовались громкой славой, в ее театре выступали известные артисты: Шаляпин, Собинов, Нежданова, Гольденвейзер и другие. Глядя на современную Яузу – грязную, узкую, еле пробивающуюся сквозь завалы мусора – трудно представить, что в общем-то совсем недавно она была иной. Путеводитель 1926 года сообщает: «Невдалеке от Перловки – река Яуза, с лодочными пристанями. Глубина и многоводность реки располагают к купанью и рыбной ловле». Через километр с небольшим указатель: «Тайнинская» – также название станции и хорошо известной москвичам дачной местности. В старинных документах название села, на месте которого находится дачный поселок, писалось по-иному: Тонинское или Танинское, потому что оно стояло на тоне-месте, удобном для рыбной ловли, и только с конца XVIII века его стали называть Тайницким или Тайнинским. Последнее название укрепилось. В том, что прозаичному слову «тоня» было предпочтено всегда волнующее слово «тайна», есть своя причина: историческая судьба этого села. Село издавна было княжеским, а потом царским владением. В XIV веке оно принадлежало двоюродному брату Дмитрия Донского, герою Куликовской битвы, серпуховскому князю Владимиру Андреевичу, прозванному Храбрым. Затем вернулось к московскому князю. Иван Грозный останавливался в Танинском, возвращаясь после взятия Казани. В годы опричнины он превратил Танинское в место безобразных оргий и казней. Был поставлен дом, который он назвал «Содомовой палатой», в нем царь пировал в окружении ближайших подручников – Малюты Скуратова, Басмановых, Василия Грязного, во время пиров выносились смертные приговоры, опричники истязали несчастных. Затем здесь пировал Борис Годунов со своими придворными. В Танинском Лжедимитрий заставил привезенную из монастыря царицу Марию Нагую, в монашестве Марфу, признать его своим сыном. (От своего признания она отказалась после его убийства). Тут же некоторое время был стан второго Лжедимитрия, так называемого Тушинского вора. Царь Алексей Михайлович ездил сюда на соколиную охоту, построил дворец и, вместо деревянной церкви во имя Благовещения, – каменную в стиле «нарышкинского барокко», сохранившуюся доныне. В 1749 году на месте разобранного дворца Алексея Михайловича императрица Елизавета, также большая любительница соколиной охоты, поставила новый, более удобный дворец, устроила вокруг парк. Рассказывали, что она купалась в прудах вместе с сельскими девушками и одаривала их лентами. Впоследствии молва прибавила, что здесь же Екатерина II скрывала от людских глаз результаты своей разгульной жизни и произвела на свет не одного незаконнорожденного младенца. Карамзин еще застал дворец Елизаветы, сгоревший в 1823 году, и мы можем представить его по карамзинскому описанию. «Место уединенное и приятное! – рассказывает Карамзин. – Тут запруженная Яуза кажется большою рекою и со всех сторон обтекает дворец Елизаветы Петровны, которая (любя следы великого ее деда) построила его близ развалин дворца Алексея Михайловича. Он также разрушается и, как мне сказывали, продается на своз. Я осмотрел его: есть большие комнаты и видно, что некоторые были хорошо отделаны. Госпожа Радклиф могла бы воспользоваться сим дворцом и сочинить на него ужасный роман; тут есть все нужное для ее мастерства: пустые залы, коридоры, высокие лестницы, остатки богатых украшений, и (что всего важнее) ветер воет в трубах, свистит в разбитые окончины и хлопает дверьми, с которых валится позолота. Я же ходил по гнилым его лестницам при страшном громе и блеске молнии: это в самом деле могло сильно действовать на воображение. Жаль, что такое приятное место, окруженное водою и густо осененное старыми деревьями, которые могли бы закрыть и самое огромное здание, теперь остается дикою пустынею. Везде трава в пояс; крапива и полынь растут на свободе. Сонные воды Яузы оделись тиною. Мосты сгнили, так что я с великим трудом мог через один из них перебраться. Эта неприступность напомнила мне Эрменонвильский остров, где некогда покоились Руссовы кости». Действительно, Тайнинское хранит много тайн. Мытищи получили свое название от того, что здесь еще во времена, когда Яуза была судоходной, собирали с плывущих и проезжающих мыт-торговую пошлину. В XVIII веке Мытищи стали известны своей прекрасной водой, вытекающей из многих ключей. Екатерина II приказала устроить водопровод для снабжения Москвы питьевой водой. Строительство продолжалось 25 лет, и в 1804 году мытищинская вода пришла в столицу. Питье воды в Мытищах стало своеобразным ритуалом, Карамзин, отведав ее, заметил: «она чиста и не имеет никакого вкуса, следственно, очень хороша». Позже вошли в обычай чаепития богомольцев, что изобразил В.Г. Перов на картине «Чаепитие в Мытищах», Осенью 1812 года, когда Наполеоновская армия подошла к Москве, многие москвичи, покидая город, уходили по Ярославской дороге. Л.Н.Толстой в «Войне и мире» описал, как в последний день перед вступлением французов уезжали Ростовы, в Мытищах Наташа узнала, что князь Андрей Болконский смертельно ранен, и ее любовь к нему возвращается... Из Мытищ Ростовы видят поднимающееся над Москвой пламя пожара. На шоссе слева стоит церковь Владимирской Пресвятой Богородицы. Долгие годы она была складом, мастерской, от нее остались полуразрушенные стены, сейчас она восстанавливается и со временем вернет свой прежний вид храма начала XVIII века в формах московского барокко. Сейчас Мытищи – промышленный город, но он растет по другую сторону железной дороги, а на шоссе выходят постройки старого города: избы, купеческие двухэтажные дома с лавками на первом этаже. Дореволюционный путеводитель сообщал, что «Мытищи еще замечательны тем, что тамошняя крестьянка Авдотья Карпова удостоилась быть кормилицей императора Александра II, и в проезд свой к Троицкой Лавре государь всегда посещал свою кормилицу». За Мытищами поворот направо – на город Калининград, бывший дачный поселок Подлипки. Сейчас в виду, как говорится в официальных документах, «вновь открывшихся данных» о деятельности М.И. Калинина, встал вопрос о переименовании города. Жители хотят вернуть прежнее милое, выразительное и истинное московское название – Подлипки, начальство настаивает на более идейном – Королев, в честь известного конструктора, потому что вблизи находится Звездный городок. Следующий перекресток – на уровне станции «Челюскинская». Направо дорога ведет к дому творчества художников «Челюскинская», налево – за шлагбаумом и милицейским постом – к каналу Москва – Волга. Стоящие на просеке водораспределительные башни, возведенные в годы строительства канала и в архитектуре которых воплощены формы характерного для той эпохи стиля, называемого сейчас сталинским неоклассицизмом, напоминают о том, что в 1932-1937 годах здесь, среди дачных поселков, в огражденных колючей проволокой зонах, содержались заключенные, которые и строили канал. Тарасовка, Клязьма, Мамонтовка, Пушкино – классическое дачное Подмосковье. О летней дачной жизни нашими писателями и журналистами много написано и в лирическом плане, и в сатирическом, но еще не осмыслены значение и роль дачи в культурном и общественном плане, а оно представляется очень интересным и важным и отнюдь не ограничивается фигурой «дачного мужа» и эпизодом «дачного романа». Дачная жизнь изменялась в своем быте и содержании с течением времени и развитием цивилизации: Н.М. Карамзин в конце XVIII века ценил в подмосковной даче уединение и тишину, в XX веке дачнику требуются развлечения. В 1926 году очередной путеводитель по Подмосковью для дачников, удовлетворяя их запросы, дает исчерпывающие сведения об ожидающих их условиях дачной жизни. Вот что написано в нем о платформе «Клязьма»: «Направо от станции – Клязминский дачный поселок, налево – село Звягино. Прямые дороги разрезают как поселок, так и село на ряд правильных улиц. По бокам их дачи и крестьянские избы, участки которых почти без исключения имеют садовые и древесные насаждения. Река Клязьма достаточно многоводна, изобилует рыбой и ее живописные берега всегда многолюдны. Тут и купающиеся, и любители удочки, а для желающих прокатиться по реке две лодочные станции. Весь поселок окружен близко стоящим от него лесом, в котором преобладают сосна и ель. Количество дач и крестьянских изб, летом отдаваемых в наем, достигает 800. 2-3 комнаты расцениваются от 150 руб. и выше за сезон. В центре Клязьмы – красивый большой сад – «Летний круг». К сезону 1926 года сад будет восстановлен и отремонтирован. При железнодорожной станции функционирует кинематограф, в помещении которого часто организуются общественные развлечения. Тут же открыто несколько кафе-ресторанов со струнными оркестрами. На открытой сцене «Летнего круга» и в помещении киноконцерты, спектакли и другие постановки. Клязьминский поселок и часть села Звягина – электрифицированы. Кроме того, сообщается, что в соседней Мамонтовке также устроено катанье на лодках, а на берегу ряд палаток торгует съестными припасами, водами и пивом. Много замечательных имен и событий связано с этой местностью: тут на даче К. С. Станиславского начинался МХАТ, А.П. Чехов писал «Вишневый сад», в Мамонтовке жил М.Е. Салтыков-Щедрин, в Пушкино, В.В. Маяковский «гонял чаи» с Солнцем... Летом 1831 года Лермонтов был влюблен в девушку, которой посвящены многие произведения его тогдашней лирики и имя которой он зашифровал тремя буквами: Н.Ф. И. Юный поэт писал, обращаясь к ней: Я недостоин, может быть, Твоей любви: не мне судить; Но ты обманом наградила Мои надежды и мечты, И я всегда скажу, что ты Несправедливо поступила. Решительное объяснение между Лермонтовым и Н.Ф.И. произошло в подмосковном имении ее родителей, которое находилось на Клязьме. Лермонтов ездил туда из Середникова и последнюю свою поездку он описал в стихотворении «Видение»: Я видел юношу: он был верхом На серой, борзой лошади – и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер Погас уж на багряном небосклоне, И месяц с облаками отражался В волнах – и в них он был еще прекрасней!.. Но юный всадник не страшился, видно, Ни ночи, ни росы холодной... жарко Пылали смуглые его ланиты И черный взор искал чего-то всё В туманном отдаленье. В беспорядке Минувшее являлося ему – – Грозящий призрак, темным предсказаньем Пугающий доверчивую душу: Но верил он одной своей любви И для любви своей не знал преграды!.. Годом раньше, в августе 1830 года, Лермонтов, тогда еще не сжигаемый страстью к Н.Ф.И., но влюбленный в другую девушку, в компании молодежи ходил в Лавру на богомолье. Эта девушка – Екатерина Сушкова – описала это паломничество в своих воспоминаниях. «На следующий день, до восхождения солнца, мы встали и бодро отправились пешком на богомолье; путевых приключений не было, все мы были веселы, много болтали, еще более смеялись, а чему? Бог знает! Бабушка ехала впереди шагом, верст за пять до ночлега или до обеденной станции отправляли передового приготовить заранее обед, чай или постели, смотря по времени. Чудная эта прогулка останется навсегда золотым для меня воспоминанием. На четвертый день мы пришли в Лавру изнуренные и голодные. В трактире мы переменили платья, умылись и поспешили в монастырь отслужить молебен. На паперти встретили мы слепого нищего. Он дряхлою дрожащею рукою поднес нам свою деревянную чашечку, все мы надавали ему мелких денег; услыша звук монет, бедняк крестился, стал нас благодарить, приговаривая: «Пошли вам Бог счастие, добрые господа; а вот намедни приходили сюда тоже господа, тоже молодые, да шалуны, насмеялись надо мною: наложили полную чашечку камушков. Бог с ними!» Помолясь святым угодникам, мы поспешно возвратились домой, чтоб пообедать и отдохнуть. Все мы суетились около стола, в нетерпеливом ожидании обеда, один Лермонтов не принимал участия в наших хлопотах; он стоял на коленях перед стулом, карандаш его быстро бегал по клочку серой бумаги, и он как будто не замечал нас, не слышал, как мы шумели, усаживаясь за обед и принимаясь за ботвинью. Окончив писать, он вскочил, тряхнул головой, сель на оставшийся стул против меня и передал мне нововышедшие из-под его карандаша стихи: У врат обители святой Стоял просящий подаянья, Бессильный, бледный и худой От глада, жажды и страданья. Куска лишь хлеба он просил, И взор являл живую муку, И кто-то камень положил В его протянутую руку. Так я молил твоей любви С слезами горькими, с тоскою, Так чувства лучшие мои Навек обмануты тобою! Ярославское шоссе идет в объезд Пушкина, но зато это дает возможность полюбоваться стоящей на высоком и крутом берегу Учи Никольской церковью XVII века. Село Пушкино известно с XVI века, было оно патриаршим владением. Часто думают, что Пушкино (теперь город) названо в честь А.С. Пушкина; узнав же, что оно называлось так еще до рождения великого поэта, обычно заявляют: значит, принадлежало его предкам. Но происхождение названия иное: от реки, на которой стояло село. Сначала его называли «село по Уче», затем Поучино, Пучкино (так оно значится в середине XIX века), а уж после его переделали в более благозвучное, и привычное для нашего уха Пушкино. В 1970-1980-е годы Ярославское шоссе от Пушкина до Кощейкова спрямили, поэтому теперь оно обходит стороной замечательные в историческом отношении села Братовщина, Талицы, Рахманово, через которые в течение шести веков проходила Троицкая дорога. Правда, с нового шоссе эти села, и особенно храмы, хорошо видны и представляют глазу выразительную панораму. Основали село Братовщину на реке Скалбе южные славяне из Богемии, члены религиозной секты Богемских братьев, которые, разочаровавшись в католичестве, создали в XV веке свое собственное христианское «учение о справедливости». Спасаясь от преследований, они вынуждены были бежать из родных мест, несколько общин Богемских братьев переселились в Россию. Поначалу они придерживались своих обычаев, но с течением времени совершенно обрусели, и лишь в названии деревни сохранили воспоминание о своем прошлом. Братовщина находится на половине пути к Троице: обычно здесь останавливались на ночевку; после введения казенной ямской службы в Братовщине определили быть первой от Москвы станции по Ярославской дороге. В 1613 году московское духовенство и высшие бояре здесь встречали новоизбранного царя Михаила Федоровича, и в Братовщине впервые были оказаны ему царские почести. Эта встреча так запала ему в душу, что он построил тут путевой дворец и особенно любил в нем останавливаться. Карамзин застал развалины и этого дворца, отличавшегося от дворцов Алексея Михайловича и Елизаветы. «В селе Братовщине, –рассказывает он, – я также остановился, не столько для отдыха, сколько для того, чтобы видеть там на досуге некоторые монументы старины. Они состоят в деревянной церкви, построенной, думаю, еще прежде царя Алексея Михайловича, и в ветхом здании, похожем на амбар и называемом Царскою вышкою. Это имя было для меня не ново: я слыхал, что в старину назывались так высокие терема, в которых русские бояре прохлаждались летом. Цари наши не требовали ничего великолепнейшего для своего дорожного отдыха. Тут, верно, клали им перину или устилали пол травою для свежести, отворяя со всех сторон задвижные окна: тогда не боялись еще сквозного ветра. Пристав сказывал мне, что другая вышка, которая уже разрушилась, была гораздо пространнее». Екатерина II, проезжая в 1775 году мимо Братовщины, восхитилась открывающимся видом на реку и луга, приказала строить новый дворец и каменную церковь, но вскоре остыла к этому замыслу, и строительство, едва начавшись, было брошено. «Сделан фундамент, изготовлены материалы, и все так оставлено. От места, где надлежало быть новому зданию, насажена в правую сторону еще другая березовая аллея до самой большой дороги, – описывает Карамзин сохранившиеся следы стройки и замечает: – Во всяком деле, которое начато и не совершено, есть для меня что-то печальное. Развалины древности говорят, по крайней мере, о прошедшем; тут здание отслужило время свое, это почтенный старец, летами склоненный к земле и гробу, а где разрушается недостроенное, там можно только жалеть о трудах потерянных». Местные жители в середине XIX века рассказывали, что иногда по ночам в развалинах дворца являются привидения: вспыхивает яркий свет, и по аллеям парка ходят и танцуют безмолвные тени. Возле Благовещенской церкви (сохранившийся сейчас храм построен в 1825 году на месте прежней деревянной) похоронен князь М.А. Голицын – шут императрицы Анны Иоанновны, к шутейной свадьбе которого был построен знаменитый Ледяной дом. Развалины в Братовщине вызвали страстное и горькое рассуждение у Н.М. Загоскина. В романе «Рославлев, или Русские в 1812 году» на слова гусарского ротмистра по поводу дворца царя Михаила Федоровича: «Кой черт! Что за смешной амбар!..» он разражается авторским монологом: «Злодей! Вандал! да знаешь ли, что ты называешь амбаром Царскую вышку?.. Знаешь ли, что недавно была тут же другая царская вышка, гораздо просторнее и величественнее, и что, благодаря преступному равнодушию людей, подобных тебе, не осталось и развалин на том месте, где она стояла?.. Варвары! вы не умели сберечь даже и того, что пощадили Литва и татары! Куда девался великолепный Коломенский дворец? Где царские палаты в селе Алексеевском? Посмотрите, как европейские народы дорожат остатками своей старины! Укажите мне хотя на один иностранный город, где бы жители согласились продать на сломку какую-нибудь уродливую готическую башню или древние городские ворота? Нет! Они гордятся своими драгоценными развалинами; они глядят на них с тем же почтением, с тою же любовию, с какою добрые дети смотрят на заросший травою могильный памятник своих родителей; а мы...» В годы молодости М.Е. Салтыков-Щедрин, проезжая из родового имения Спас-Угол, что возле Талдома, по пути в столицу с особым радостным чувством останавливался в Братовщине, потому что оттуда «Москва была уже рукой подать». Троицкую дорогу он вспоминает и описывает в «Пошехонской старине»: «Мне и до сих пор памятна эта дорога с вереницами пешеходов, из которых одни шли с котомками за плечьми и палками в руках, другие в стороне отдыхали и закусывали. Экипажи встречались на каждом шагу, то щеголеватые, мчавшиеся во весь опор, то скромные, едва ползущие на «своих», как наш. Но в особенности памятны села и деревни, встречавшиеся не очень часто, но зато громадные, сплошь обстроенные длинными двухэтажными домами (в каменном нижнем этаже помещались хозяева и проезжий серый люд), в которых день и ночь, зимой и летом кишели толпы народа...» Железнодорожная станция «Братовпдина» была переименована в платформу «Правда» в 1930 году, когда там начали строить дачный поселок для сотрудников газеты и издательства «Правда». В соседней с Братовщиной деревне Талицы сохранились развалины старой каменной часовни. Вознесенская церковь и колокольня в Рахманове постройки 1802 года, по определению искусствоведов, являются ярким образцом провинциального русского классицизма. До их постройки на этом месте стояла древняя деревянная церковь Дмитрия Солунского – небесного покровителя Дмитрия Донского. Известный историк русской архитектуры М.А. Ильин высказывает мысль, что основание церкви было связано с каким-то обстоятельством, впоследствии забытым, относящимся к поездке Дмитрия Донского к Сергию Радонежскому перед Куликовской битвой. Указатель на шоссе приглашает свернуть налево в «Мураново» – музей Е.А. Боратынского и Ф.И. Тютчева. Это лучший мемориальный музей нашей страны, единственный, где все экспонаты-подлинники. Но – увы! – музей закрыт на ремонт и реставрацию уже десять лет. Когда в 1920-е годы над Мурановым нависла угроза разрушения, Максимилиан Волошин писал: «Погибни Мураново, нарушься этот изумительный ансамбль – вместе с ним утратится живой ключ к истокам русской философской поэзии, перестанет быть осязаема связь быта и пейзажа с лирикой Боратынского и Тютчева, исчезнет конкретная предпосылка к самым глубоким и отвлеченным достижениям мысли нашего вчера». Тогда Мураново было спасено и сохранено. Неужели нам суждено потерять его сейчас? В кулисах темного елового леса, слева от шоссе, за полем виден тающий в дымке тонкий силует церкви. Это церковь села Софрина. Легенда утверждает, что оно принадлежало царевне Софье, и ею был построен там дворец, в котором она жила. В действительности в конце XVII-начале XVIII века Софрино принадлежало Ф.П. Салтыкову, которым была построена церковь Смоленской Божией Матери, затем - канцлеру М.Г. Головкину, у него конфисковано в 1742 году в казну, тут был построен каменный дворец, в котором по пути в Сергиеву лавру останавливались члены царской семьи. В конце XVIII века владельцами имения стали Ягужинские. Примечательно, что после смерти графа С.П. Лгужинского в 1833 году его вдова отпустила на волю крепостных крестьян своих сел Софрина, Клинников и Бурдакова. Дворец в Софрино не сохранился, церковь разрушается, старейший в Подмосковье регулярный парк совсем зарос; в обследовании 1920-х годов говорится: «Судя по необыкновенно уродливой форме лип в настоящее время, можно предположить, что деревьям старались придать какие-то фантастические неестественные формы». Сейчас Софрино наиболее известно «Художественно-производственным объединением Русской Православной церкви» – предприятием, производящим иконы и различную церковно-служебную утварь. Несколько новых фабричных корпусов объединения стоят возле линии железной дороги. Если Софрино связывают с царевной Софьей по созвучию названия (утверждают даже что правильно надо бы говорить Софьино, хотя в действительности село называется по имени его первого владельца XVI в. Ивана Сафарина), то село Воздвиженское действительно связано с ее именем. Одно из самых достопримечательных мест Троицкой дороги – мост между деревней Голыгино и селом Воздвиженским, он известен благодаря разыгравшимся здесь событиям. После смерти царя Алексея Михайловича в 1676 году стал править его старший сын Федор, человек культурный, склонный к государственным и экономическим реформам, в результате которых выросли подати, собираемые с народа и усилилась борьба между боярскими группировками в правительстве, особенно между двумя кланами -родней первой жены Алексея Михайловича Милославской и родней его второй жены Нарышкиной. Подати вызывали недовольство в народе, борьба вокруг трона сеяла подозрительность всех против всех. В 1782 году скончался Федор. Вопрос престолонаследия осложнялся тем, что следующий за ним брат Иван был болезненен и слабоумен, а младший Петр-мал, к тому же Иван был от первого брака, Петр – от второго. Милославские старались возвести на престол Ивана, Нарышкины – Петра. Кроме того, в борьбу партий вмешалась царевна Софья (дочь от первого брака), женщина умная и властная. В Москве вспыхнул народный бунт. Мужики и стрельцы убивали бояр и дворян, грабили их дворы. Правительство и глава Стрелецкого приказа князь И. А. Хованский пошли на уступки. Иван, Петр и Софья с верными полками бежали из Москвы, они остановились в Воздвиженском на Троицкой дороге. До них доходили слухи, что Хованский подбивает стрельцов убить их и самому стать царем. Софья, которая имела титул правительницы при братьях, вызвала Хованского с сыном, и, когда они прибыли, им без суда и следствия отрубили головы, а тела бросили в гать возле Голыгина и затоптали. В тех местах до сих пор сохранилось предание, что после казни долгое время ночами из-под моста слышались стоны и плачь, а в полночь отец и сын Хованские выходили на дорогу, останавливали прохожих и проезжих и просили рассудить их с Софьей, причем, кланяясь, они снимали головы с плеч, как шапки. Семь лет спустя, в 1789 году, когда Софья подняла на мятеж стрельцов, подбивая их «выкликнуть» ее на царство, и верных Петру полков оказалось больше, чем мятежных, в Воздвиженском был положен конец честолюбивым замыслам царевны. Петр в начале мятежа убежал из Москвы в Троицкий монастырь, туда же пришли верные ему бояре и полки. Видя, что дело проиграно, Софья тоже поехала в Троицу, надеясь, что удасться обмануть Петра или договориться с ним, но на пути, в Воздвиженском, ее задержали и арестовали. Дальше было пострижение в монахини и заключение в Новодевичьем монастыре. Село Воздвиженское стоит на холме. От времен Софьи и Петра здесь ничего не осталось, но на вершине холма, являясь центром всего окрестного пейзажа, стоит храм - Воздвиженская церковь, «иже под колоколы», построенный в 1840-е годы архитектором Ф. Шестаковым в стиле позднего классицизма. Возле церкви – старое кладбище. За Воздвиженским уже явно ощущается близость Сергиевой лавры – места, освященные именем Сергия Радонежского. Когда поднимаешься от моста в гору и взглянешь налево, то даже оказавшийся тут впервые человек чувствует, что он уже видел этот пейзаж: холмы, поросшие рощицами, поля, церковь среди небольшой деревеньки и вековые деревья подле нее... И, действительно, память не обманывает: этот пейзаж он видел на картине М.В. Нестерова «Видение отроку Варфоломею». Сюжет картины – эпизод из жизни Сергия Радонежского. Сергий родился в семье благочестивого боярина из Ростова Великого, при рождении ему было дано имя Варфоломей. Когда он был еще ребенком, его родители переселились в Московское княжество, в небольшой городок Радонеж. Здесь они кончили свою земную жизнь, перед смертью приняв постриг, и похоронены в расположенном недалеко от Радонежа Хотьковском монастыре. После их смерти Варфоломей постригся в монахи, получил имя Сергий и со старшим братом Стефаном, также монахом, поселился среди леса на горе Маковец, положив основание монастырю, нынешней Троице-Сергиевой лавре, В детстве Варфоломей никак не мог постичь грамоту и молил Бога помочь ему. Однажды, посланный на поиски пропавшей лошади, он встретил удивительного старца-черноризца, мальчик попросил старца помолиться за него, чтобы он смог научиться грамоте. Старец помолился и сказал: «С сего дня Господь дарует тебе знание, большее, нежели имеют братья твои и соученики». Эта встреча была посвящением юного Варфоломея на служение Богу и людям. Картину именно об этом и написал художник, оттого она и производит такое сильное впечатление. Радонеж – одно из самых древних поселений этого района, оно впервые упоминается в документах времен Ивана Калиты, но его название говорит о том, что еще в языческие, дохристианские времена тут было место молений, жертвоприношений и поминовений предков – до сих пор день поминовения родителей в русском языке называется радоницей. В XIV-XV веках Радонеж был небольшим удельным княжеством сына Ивана Калиты Андрея и его потомков, город был укреплен валом, сохранившимся до настоящего времени, и деревянной стеной. После уничтожения удельных княжеств он мало-помалу превратился в обычное село, его укрепления окончательно были разрушены в Смуту польско-литовскими войсками, наступавшими на Лавру. Преображенская церковь современного Радонежа построена в 1840 году. В 1988 году возле нее установлен памятник Сергию Радонежскому работы скульптора В. Клыкова. Древний Радонеж полнится памятью о преподобном Сергии. Его пейзаж действует на душу умиротворяюще и просветляюще. Существует предположение, что в Радонеже родился великий художник древней Руси Андрей Рублев. От Радонежа – прямая дорога в Хотьково, в монастырь. В прежние времена богомольцы по пути к Троице обычно заходили и туда – поклониться праху родителей Сергия Радонежского. Через Хотьково можно проехать в Абрамцево – художественно-мемориальный музей, известный не только у нас, но и во всем мире. После Радонежа на Троицкой дороге стоит деревня Рязанцы – новые избы с террасами, современный магазин – в общем вид, будто она возникла тут в послевоенные годы. Но впечатление обманчиво: на этом месте деревня стоит несколько веков. За Рязанцами дорога поднимается вверх и потом опускается в глубокую низину. Эта гора называется Поклонной. На Руси был обычай, приходя в какое-либо селение или уходя из него, останавливаться на некотором от него расстоянии, обычно на возвышении, откуда оно было бы видно, и кланяться, прощаясь с ним или приветствуя. Такое место обычно называлось Поклонной горой. Так вот, гора за Рязанцами, в семи верстах от Сергиевой лавры была ее Поклонной горой. В 1390 году святой Стефан Пермский, просветитель зырян и сподвижник Сергия, проходил из своей северной епархии в Москву, на Поклонной горе остановился, поклонился издали монастырю и благословил его игумена. В это время Сергий сидел с братией за трапезой, вдруг он встал и поклонился, сказав, что благословляет епископа Стефана, который следует в Москву и находится на Поклонной горе. Монахи, не поверив, послали на гору служку, который и догнал Стефана. В память этого события на Поклонной горе был установлен крест и часовня с изображением святых Сергия и Стефана. Это место до революции называлось «У креста». Внизу, под горой, есть пруд; предание утверждает, что он выкопан Сергием Радонежским. За низиной и прудом дорога вновь круто поднимается вверх и, достигнув вершины, на которой сейчас стоит указатель с названием города Сергеева Посада, поскольку теперь здесь проходит его граница, плавно спускается в сторону лавры. Раньше отсюда открывалась широкая панорама с видом на лавру, сейчас значительную часть ее загораживают выстроенные при въезде в город высокие дома, среди которых в солнечные дни все же еще можно разглядеть сияющий золотом купол колокольни. Гора издавна носит название Волкуша. (Возможно, это древнее название Поклонной горы, связанное с прощанием – в северных говорах «волковуша» значит «плакальщица».) Карамзин здесь, в виду Троицкого монастыря, приглашает читателя представить еще одну историческую картину. «Верст за семь от Троицы открываются среди зелени лесов златые главы церквей ее вокруг огромной колокольни, подобной величественному столпу. Я взъехал на гору Волкушу... Русские патриоты! это место должно быть вам известно. Здесь архимандрит монастыря Троицкого благословлял крестом и кропил святою водою достойных сынов России, которые с вождем Пожарским и с гражданином Мининым шли освободить Москву от чужестранных тиранов!.. Я стал на вершине горы, и воображение представило глазам моим ряды многочисленного войска под сению распущенных знамен, украшенных именем городов, которых добрые жители шли под ними: Нижнего Новагорода, Дорогобужа, Вязьмы, Ярославля, Владимира и проч. Мне казалось, что я вижу сановитого Пожарского среди мужественных воевод его и слышу гром оружия, которому через несколько дней надлежало грянуть во имя отечества!.. Русские были тогда сиротами: не имели государя и сражались за одну Россию». Кончается Троицкая дорога, начинается Сергиев Посад – улица, бывшая Московская, ныне – проспект Красной Армии.