Название «Крестовская застава» появилось на картах Москвы в первой половине Х века. Первое официальное свое название — Троицкая — застава получила в 1740-х годах, когда Москва была окружена Камер-Коллежским валом. Однако наряду с официальным более широкое распространение получило бытовавшее в народе название «У Креста», связанное с именем митрополита Филиппа. В середине ХVII века местность за околицей Переяславской ямской слободы была занята выгонами и сенокосами. На месте Рижского вокзала находились пруды с ключами, из которых вытекала речка Напрудная — приток Неглинной. На дороге, возле прудов, 3 июля 1652 года царь Алексей Михайлович, высшее московское духовенство и множество народа встречали мощи причисленного к лику святых Филиппа митрополита Московского, принесенные в Москву с Соловков. Имя митрополита Филиппа в Москве знали, помнили и почитали. Он возглавлял Русскую церковь всего три года — с 1566 по 1569, в страшное время разгула опричнины Ивана Грозного. Филипп происходил из знатного боярского рода Колычевых, и хотя его ожидало высокое положение при царском дворе, он в тридцать лет оставил мирскую жизнь, ушел в Соловецкий монастырь, прошел суровое послушание, постригся в монахи и впоследствии стал игуменом этого монастыря. По всей Руси Филипп пользовался славой праведника. В 1566 году Иван Грозный повелел ему принять должность митрополита Московского. Царю нужно было, чтобы это место занимал известный, почитаемый в народе человек! который своим авторитетом освящал бы его политику. Но Филипп сказал царю: «Повинуюсь твоей воле, но умири мою совесть: да не будет опричнины! Всякое царство разделенное — запустеет, по слову Господа. Не могу благословлять тебя, видя скорбь Отечества». Иван Грозный был разгневан, но «гнев свой отложил» и поставил новые условия: он будет выслушивать советы митрополита по государственным делам, но чтобы тот «в опричнину и в царский домовой обиход не вступался». Филипп принял митрополитство. На несколько месяцев казни и бесчинства в Москве прекратились, затем все пошло по-прежнему. Филипп в беседах наедине с царем пытался остановить беззакония, ходатайствовал за опальных — царь стал избегать встреч с ним. До нас дошел рассказ современника, который ярко рисует личность митрополита и его взаимоотношения с царем. Однажды в воскресный день во время обедни в Успенский собор явился царь в сопровождении множества опричников и бояр. Все они были одеты в шутовскую, якобы монашескую одежду: в черные ризы, на головах высокие шлыки. Иван Грозный подошел к Филиппу и остановился возле него, ожидая благословения. Но митрополит будто не видел царя. Кто-то из бояр воскликнул: «Владыко, это государь! Благослови его». Филипп повернулся к царю и начал увещевать его, призывая прекратить бесчинства опричников. Вскоре, обвинив Филиппа в измене, царь заточил его в темницу Богоявленского монастыря, для острастки казнил нескольких его родственников; голову одного из казненных принесли митрополиту. Затем Филипп был перевезен в тюрьму тверского Отроч монастыря, а год спустя Иван Грозный послал туда Малюту Скуратова, который собственноручно задушил непокорного митрополита. При жизни митрополит Филипп был окружен любовью и почитанием народным, и в памяти потомков его образ остался как символ честного и неподкупного народного заступника. Царь Федор Иоаннович — сын и наследник Ивана Грозного, в отличие от отца славившийся благочестием, приказал перенести останки святителя в Соловецкий монастырь. В 1648 году Филипп был причислен к лику святых, а в 1652 году по представлению будущего патриарха Никона, а тогда митрополита Новгородского, царь Алексей Михайлович распорядился перенести его мощи, уже прославленные исцелением больных, в Москву. Мощи святителя Филиппа были поставлены в Успенском соборе Кремля, а на месте встречи их царем и москвича ми установили дубовый крест, впоследствии над ним была сооружена часовня. Так появилось в Москве новое урочище, то есть нареченное, получившее название место — «У Креста». Еще до возведения Камер-Коллежского вала урочище «У Креста» считали границей города, вал укрепил это убеждение, хотя официально он был признан городской границей лишь в начале ХIХ века. От Крестовской заставы, полагали, «самое богомолье начинается». Здесь была последняя «городская» остановка московских князей, а позже царей в их паломничествах в Троице-Сергиев монастырь. Начало этой традиции положил князь Дмитрий Донской, ездивший к Сергию Радонежскому перед Куликовской битвой за благословением. И с тех пор, как писал Н. М. Карамзин, «часто цари русские езжали и ходили на богомолье испрашивать победы или благодарить за нее Всевышнего в обители, основанной святым мужем и патриотом: сердце его, забыв для себя все земное, желало еще благоденствия Отечеству». Особенно часты царские Троицкие походы были в царствование Алексея Михайловича. Совершались они по установленным правилам и обычаям. Когда царь определял время похода, в монастырь скакали гонцы. Монастырское начальство отряжало крестьян исправлять дорогу и чинить мосты. дворцовое ведомство посылало в путевые дворцы (их до Троицы было пять) сытников, стольников, постельничьих с постельным бельем, с посудой, с разъемными столами, стульями, с провизией и питанием, с разными другими, не обходимыми в царском обиходе вещами. Специальные обозники на всем пути приготовляли места для «слазок», где царь, его семейство и приближенные выходили из карет, чтобы поразмяться, пройти по дороге пешком. На слазках ставили парчовые шатры, чтобы государь мог отдохнуть в тени и прохладе. Царский поезд следовал в установленном порядке. Открывал шествие отряд стрельцов с блестящими алебардами. За ним следовала царская колымага — большая, тяжелая карета на высоченных колесах, запряженная шестеркой рослых лошадей. По сторонам кареты ехала верховая царская стража — вершники. Колымага двигалась медленно, шагом. За ней в карете поменьше ехали царица и все члены царской семьи, а за ними в крытых повозках в установленной последовательности следовали государственные и придворные чины, а так же женщины, составлявшие двор царицы. Заключал поезд длинный обоз с разной дорожной утварью и съестными припасами. Царские Троицкие походы имели сложный ритуал и красочные обычаи. Несмотря на благочестивую цель, не забывали и о развлечениях. На остановках в путевых дворцах и по пути царя тешили скоморохи, борцы, силачи, охотники. Совершать паломничество в Троице-Сергиев монастырь, строго говоря, следовало пешком, потому что сам Сергий «никогда не ездил на коне». Но, снисходя к слабости человеческой и разным обстоятельствам, разрешалось и ехать, однако в серьезных случаях предпочтительнее был пеший по ход. Иногда и цари ходили к Троице пешком. Известно, что Алексей Михайлович один или два раза совершал такие пешие паломничества. Так же, как царские, многолюдны и торжественны бывали походы в Троицу патриархов. Камер-Коллежский вал как таможенная граница просуществовал недолго — всего около двадцати лет, по реформе 1750-х годов в России были уничтожены все внутренние таможни, ликвидировали и привилегии московских купцов-откупщиков. Без ремонта и ухода земляной вал с течением времени сровнялся с землей, заставы снесли. К середине ХIХ века от прежней Крестовской заставы осталось одно название, но как и прежде считалось, что за ней начинается богомольный путь к Троице. «Представьте себе, какая толчёя была у Крестовской заставы, когда в течение двух месяцев пройдет через нее три ста тысяч человек одних богомольцев! — пишет в своих воспоминаниях П.И. Богатырев.— Ведь это пять тысяч человек в день, не считая других людей, следующих этим трактом. А через Крестовскую заставу проходили все богомольцы, потому что и дальний, и ближний богомолец считал своею священной обязанностью поклониться прежде всего московской святыне и уже потом идти к Преподобному. Останавливались у заставы главным образом ночевать, чтобы уже ранним утром тронуться в путь...» Паломничество к Троице, имевшее для русского человека большое духовное и нравственное значение, приобрело устойчивые традиции и обычаи, подразделяясь на «молитвенное, подвижническое, обетное, благодарственное, умилительное». Издавна и чуть ли не до последних десятилетий ХIХ века Троицкая дорога считалась опасной, во многих местах путников подстерегали лихие люди — разбойники: при крутых спусках, переправах, лесистых захолустьях, в удалении от ямских станций — возле разных выселков, слободок, некоторые жители, которые днем пахали, а с темнотой, как говорится в пословице, собирали урожай, где не сеяли. М.Е. Салтыков-Щедрин в «Пошехонской старине» писал: «Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, убьют, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка поджидает проезжих. Долго ли до греха!» Но против всех опасностей, подстерегавших путников, у богомольцев была охранительная молитва, неведомо кем составленная, но всеми знаемая: «Святая великомученица Варвара, избави меня от напрасныя смерти, от часа ночного обстоянного, всякого обуревания и навета, и обстояния, избавь и спаси на пути-дороге, и на постое, и находу». При всей приверженности богомольцев к пешему хождению к Троице, время все же брало свое. В 1840-е годы кон тора дилижансов открыла регулярные рейсы: «Незначительность платы и скорость езды, — писалось в рекламе, — открывают возможность многим без больших хлопот посетить Сергиеву Лавру и поклониться находящейся там Святыне». В середине ХIХ века из Москвы в Лавру ходили в среднем до 12 дилижансов в день. А после пуска в 1863 году железной дороги её администрация, чтобы привлечь богомольцев, уговорила братию Троице-Сергиева монастыря во главе с архимандритом совершить поездку на поезде в Москву и обратно. Газеты широко писали об этом. Пожалуй, последним большим пешим шествием в Лавру стал многолюдный крестный ход 1892 года в ознаменование 500-летия кончины Сергия Радонежского. Четыре дня процессия во главе с тысячей хоругвеносцев двигалась из Москвы, растянувшись в длину на шесть верст. К концу ХIХ века Крестовская застава превратилась в городскую площадь. Вокруг появилась жилая застройка: и перед заставой, в Предкрестовье, как называли эту местность в народе, и за заставой — в Закрестовье. В 1890 году сюда провели линию конки, а в 1914-м пошел трамвай. В 1892 году на месте Крестовской заставы встали могучие сорокаметровые водонапорные башни Мытищинского водопровода, построенные по проекту архитектора К.Э. Гепнера; инженерные расчеты стального каркаса делал знаменитый впоследствии инженер В.Г. Шухов. Нижние пять этажей башен занимали различные служебные помещения, верхний — резервуары, вмещавшие по сто пятьдесят тысяч ведер воды каждый. Далее вода самотеком шла в центр города к водоразборным фонтанам на площадях. С 1896 по 1914 год водной из башен помещался созданный по инициативе Городской думы Музей московского городского хозяйства (ныне Музей истории и реконструкции Москвы). Архитектор чутко уловил символическое значение места у Крестовской заставы, своим силуэтом эти чисто функциональные сооружения напоминали старинные крепостные башни, какими были и кремлевские до надстройки их в ХVII веке шатровыми верхами. Создавался образ заставы, въезда в город, а строгая краснокирпичная кладка, расцвеченная имитирующей белокаменную резьбу белой покраской наличников, междуэтажных поясов и верхнего аркатурного яруса, заставляла вспомнить русскую архитектуру ХVII столетия. В том же неорусском стиле по проекту архитектора Ю.Ф. Дитриха был построен в 1899 году Виндавский (ныне Рижский) вокзал. Вместе с башнями он составил интересный ансамбль площади. В начале ХХ века в ее восточной части возник рынок, называвшийся до 1940-х годов Крестовским. В 1929 году была снесена часовня на Крестовской площади. Памятный крест перенесен в церковь Знамения в Переяславской слободе, где находится и поныне. В 1851 году сразу за Крестовской заставой, отрезая от нее Закрестовье, прошла линия железной дороги Москва — Петербург. Сначала, пока движение было небольшим, через пути был устроен переезд, позднее соорудили путепровод над путями, замененный в 1937 году ныне существующим, сохраняющим старое название — Крестовский. В 1947 году площадь переименовали в Рижскую, что, кабы, должно было окончательно стереть память о том, что здесь в течение трех веков был въезд в город, была застава. Но и теперь, когда въезжаешь на Крестовский путепровод, совершенно определенно возникает ощущение, что минуешь какую-то границу, что впереди, в Закрестовье, город совсем другой, чем оставшееся за спиной Предкрестовье.